Константинов крест [сборник] - Семён Данилюк

— Обязанность врача-психиатра лечить душевнобольных, в том числе направленных судом. Душеспасительные, как вы выразились, беседы — то же самое лечение. Еще Авиценна!..

Хромов вскипел:

— Ваша обязанность — не словоблудием заниматься. А приводить тех, кого направляем мы, к ногтю! И чем быстрей, тем лучше. Без всяких сомнительных авиценн.

Он навис над хозяином кабинета.

— Думаешь, не знаем, что ты лично давал ему послабку? — перешел он на «ты».

— Это был немощный старик! А я его врач. И почему вы себе позволяете в таком тоне?!

— Этот немощный старик обвел вас всех, дураков, вокруг пальца! Пока вы нюни разводили он свою антисоветчину строчил. Не за это ли по высшему разряду похоронили? Повторяю вопрос: с чьей помощью могли быть написаны и переправлены письма? Имей в виду, дело государственного масштаба. Потому уполномочен антимонии не разводить.

— Что вы, наконец, хотите?! — побелевший Понизов принялся глотать воздух.

— Хочу знать, кто именно в стенах вашей больницы, пользуясь слюнтяйством руководства, снюхался с врагом народа, гнусная клевета которого, если не успеем пресечь, растечется по Европе! Хочу найти, чтобы спросить, почем стоит продать Родину?

— Сейчас пятьдесят шестой год! Понимаете вы?!

— Как не понять? — Хромов подергал дверь. Вернулся к бледному главврачу. — Решили, раз Сталин умер, так можно Родиной безнаказанно торговать? Но у Родины еще есть защитники!

Через минуту-другую в коридор, где толпились приглашенные на совещание, среди которых была Ксения Гусева, выскочила секретарша.

— Там! У Константина Александрыча крики! — она в ужасе потыкала в сторону кабинета.

Гусева и те, кто посмелей, метнулись к кабинету. Она подлетела первой, готовая ворваться.

Дверь распахнулась изнутри. Вышли комитетчики. Раскрасневшиеся, хмурые.

Хромов, поправляя галстук, огляделся:

— Среди вас настоящие врачи есть? Которые не по психам, а нормальные. Там вашему хлюпику начальнику плохо. Сердчишко!

В кабинете, в кресле, откинулся Константин Понизов. Пульс уже не прощупывался. Диагноз, поставленный при вскрытии — обширный инфаркт, — не удивил. О больном сердце и. о. главврача было известно.

Через два дня, опросив весь медперсонал и даже некоторых больных, работники КГБ удалились, совершенно сбитые с толку. Понизов, оказывается, говорил правду. В самом деле, написать пресловутые письма в период от поступления в Бурашевскую больницу до смерти у Пятса не было физической возможности.

Год 1990

…— И где же они были написаны, эти знаменитые письма? И как всё-таки оказались на Западе? — поинтересовался Понизов.

Но Гусева, а вслед за ней и Валк с Вальком лишь беспомощно повели плечами.

— Одно могу сказать точно, что Константин Александрович был прав, и в психбольнице написаны они быть не могли, — подтвердила Гусева.

Делегация в полном составе удалилась. Заработал движок автобуса.

Зашла секретарша Любаня, — на сей раз в облипающем фигуру желтом кримпленовом платье. Положила перед Понизовым список звонков.

— Корытько звонил. Потом дважды этот, приставучий, из КГБ. Подай да подай. Ответила, что ездите насчет ремонта клуба.

— И что хотели?

— Выпытывали, что за движение у нас на старом кладбище.

— А ты?

— Сказала, что мертвецы по ночам из могил встают… Выгонят тебя, Коля. Как пить дать.

— Пожалуй, что выгонят, — равнодушно согласился Понизов.

— Весь поссовет меж собой считает, что зря ты с эстонцами этими связался. Навару с них никакого. А геморроя… До этого мы с девчонками жребий тянули, кого с собой в райисполком заберешь. А тут такое…

— Да, обломил я светлую девичью мечту, — согласился Понизов. Увидел, как огорчилась секретарша. — Не робей, Любаня. Мы с тобой к этому кладбищенскому безобразию напрямую непричастны? Нет. Так что, может, будешь ты еще в райисполкоме.

— А в «обл»? — загорелась корыстная Любаня.

Понизов усмехнулся.

— Подучиться малость — и область потянем.

— А меня Петька Беленький замуж зовет, — сообщила Любаня.

— Хороший вариант, — одобрил Понизов.

— И прапорщик один с Васильевского Мха обхаживает.

— Прапорщик — это надежно. Там паек.

— Вот возьму и выйду!

— За кого? — из вежливости полюбопытствовал Понизов.

— Да какая разница! Всё равно к тебе после бегать буду!

Понизов смутился:

— А вот ко мне больше не будешь! Я, Любань, человека встретил.

— И что?

— И — всё! — закинув голову за руки, Понизов зажмурился, думая о своем.

Любаня пригляделась.

— Что? Встретил и — сразу всё? — спросила завистливо.

— Сразу! — подтвердил Понизов. — Я еще со школы знал, что у меня должно быть так, что встречу, и — сразу всё! Вот не поверил себе. Женился наспех и — наперекосяк.

— Чем же она тебя так взяла? Неужто лучше меня в постели?

— Не знаю. Да она и сама про меня еще не знает.

— Все-таки правду девки про тебя говорят, что с вольтами, — определила Любаня.

Понизов, кажется, не расслышал, всё сидел, откинувшись в кресле с закинутыми за голову руками. Судя по слабой улыбке, мыслями был он не здесь.

Любаня обиженно поджала губки.

— Кстати, чуть не запамятовала! Жена Бороды звонила. Говорит, три дня как уехал в Калинин. Будто по делу. И — ни слуху, ни духу! Ну, я отбрила, конечно. Если каждая, у которой муж загулял, начнет в поссоветы названивать, так нам и работать некогда будет.

— Хабалка ты всё-таки, Любаня, — беззлобно попенял секретарше Понизов. — Учу, учу, чтоб с людьми поделикатней.

Вдруг подскочил:

— Сколько, говоришь, дней, как уехал?!

Только сейчас Понизов сообразил, что вот уж третий день как не видел Щербатова, и даже на эксгумации того не было.

Встревоженный, полный скверных предчувствий, схватил трубку, набрал телефон районной милиции.

— Костылев? Привет, вечный дежурный. Понизов. Не видел, случаем, Борода в отделе не появлялся?

— Почему не видел? Сам его третий день как в ИВС оформил по 153-й статье.

— Кто задержал?! — прохрипел Понизов с такой силой, что испуганная Любаня вернулась от входной двери.

— Сипагин лично. Если тебе он нужен, так полчаса как из отдела убыл. Думаю, как раз к прокурору за санкцией на арест поехал.

— Почему знаешь?

— Я ж бывалый аналитик, — похвастал Костылев. — У него из пакета литруха водки выглядывала. Если б с коньяком, наверняка в райком. А с водкой — точно к прокурору.

Посеревший Понизов бросил трубку.